Круги по воде

Еще дома, после застолья, мы попросили деда рассказать об особенностях рыбалки на Темнике. Гаврилыч охотно нам и удочки продемонстрировал, и показал, как и из чего он мушки вьет, и какое грузило цеплять, и какой длины коленце настраивать.

Мы, приехавшие со своими спиннингами, изготовленными по самым новым технологиям, скрывая улыбку, разглядывали его бамбуковую удочку, доисторическую инерционную катушку, здоровенный поплавок из пенопласта и тяжеленное грузило с привязанным к нему чуть ли не миллиметровым подпаском. Озадаченно кивали головами и скептически переглядывались друг с другом.
– А еще на балду у нас удят, – рассказывал дед, – это если сладить грузильце не как у меня вот, а понизу. И вот оно во время проводки бьет по дну, по каменьям, мушка-то и прыгает, играет, значит, под водой. Коленцев до пяти можно так спроворить, да разных мушек вздеть. Ну тут уж главное догляд нужон, где ослабонить леску. Где повыбрать.
– И что, ловят?
– А то как же, ленок, хариус, ходко идет. За милу душу. Быват, по два, по три секачка на раз.
– А таймень на мушку ловится? – Тот-то тока за хариуса цеплятся. Сдаля видать, как хватат. Вчерась опять, мужики сказывали, таскали его, то один, то другой. Харьюзок на мушку сядет, а тот, живоглот, уж на хариуса. Вот и тянет, пока леску не спортит. Почитай, кажен день исповадился. Всю рыбину замуслит, а у берега сходит.
– А на блесну пойдет? – загорелся я в предвкушении трофейного улова.
– Не, однако, – усомнился дед, – его пока домаешь, сам ухайдокашся. Хитрущий, бабай, дюжий. Хотя спробуй…

Покружившись по среднему течению каменистого русла Темника, потыкавшись то тут, то там в поисках наиболее уловистого, по нашему представлению, места, поглазев на тихий, глубокий, галечный перекат с мелкой рябью на прозрачной как стекло воде, Сидорыч заметно расстроился. Засопел сердито. То речка ему мелкой покажется, чуть ли не вброд переходи, то течение больно быстрое, то камней и валунов чересчур. По мне, так для начала хотя бы удочку расчехлить да забросить, прежде чем о месте судить, не выходя из машины. Неудобно как-то стало перед дедом: водит нас, как детей малых, за ручку, бесхитростно обнажает самые свои уловистые места. А нам и здесь не так, и там не этак. Хотя заметил я улыбку, невзначай промелькнувшую в дедовых добродушных глазах. Вроде как махнул он рукой на капризы непутней, изваженной ребятни. Хотите удить – ради бога, не поглянулось – поехали дальше, не неволю.

Наконец, доехали до одного местечка, скального прижима – «Вертячий», как назвал его Гаврилыч. Монолитным покатым уступом скала резко обрывалась в глубокую темную ямину со стремительной мощной струей, бьющей под каменистый прижим. Ниже омуток с ровным обратным течением. Дальше, через небольшой перекат, неглубокое тихое плесо и галечная отмель. За спиной качались на легком ветерке могучие сосны, разлапистая лиственница под скалой, распушив тяжелые ветви, нависла над самым берегом. Река шумела себе на шивере, разбегалась от неуемного русла рукавами гибких проток. Незамутненная, студеная, ломила зубы, приятно освежала лицо. Шапкой молочной пены вскипала у затопленной коряжины. Бурлила над подводными валунами. Ближе к полудню разъяснилось, потеплело на солнцепеке. Для начала, прежде чем облавливать приглянувшееся нам место, Сидорович решил затабориться. Не спорю, к рыбалке нужно основательно подготовиться – и костер развести, и дров натаскать. Но это, как мне казалось, только в том случае, если надумал надолго застрять здесь и рыбачить всю ночь до утра. А судя по деду, он как раз не собирался этого делать. Но не изводя попусту времени на неуместные споры, я тоже безропотно растаскивал завалы сушняка, сгребал с гальки повсюду валявшийся здесь сухой плавник и складывал все это в большую кучу у подножия скалы, между тем с нетерпением ожидая начала ловли.

Наконец, наскоро побросав снаряжение, разобрав и настроив спиннинги, мы принялись бороздить каменистое прозрачное дно блеснами, воблерами и виброхвостами. И тут меня ждало большое разочарование. Едва блесна, сверкая и подныривая, начинала свой разбег в стремительном течении, как тут же цеплялась за острые камни. Не дала совершенно никакого результата и ловля со дна на кузнечика и на червя. Из-за бесконечных зацепов я потерял изрядно лески, крючков, нервов и дорогущие финские блесны. Не лучше дела обстояли и у Сидорыча, который, натянув до груди резиновые штаны от защитного комплекта летчиков, далеко зашел взаброд и пытался прощупать воблером самую лакомую тишинку под уступом скалы. В очередной раз сбитый течением, чуть не ухнув в воду, он выбрался на берег, матерясь и оскальзываясь на гладких камнях. И только дед, размашисто пуляя свою неказистую поплавочную оснастку чуть не на самый стрежень и осторожно выбирая катушкой слабину лески, уверенно и со знанием дела вытягивал на берег то одного серебристого хариуса, то другого.

Ну что тут скажешь! Уделал нас обоих, с нашими крутыми снастями, обловил как пацанов! Первым не выдержал Сидорыч. Завел извечную рыболовную тему: дескать, вот на другом бы месте, да мы бы давно с уловом были. А здесь это не так и то опять же не эдак. Все-таки сманил он деда съездить на другое «более уловистое» место. А я наотрез отказался – дело было уже в принципе. Если один ловит, а у других не получается, значит, ловят они не на то, не там и не так.

– Спробуй на мушку, – напоследок, уже вскарабкавшись наверх, посоветовал мне дед.
Ну что мне оставалось делать? Оставшись в одиночестве, я, недолго думая, отцепил грузило, привязал к плетенке тонкий поводок с огруженной мушкой, дома еще кое-как связанной на крохотной мормышке. На цевье крючка аккуратно распушил юбочку из петушиного пера – ножки моей самодельной букашки. И в чулках ОЗК, со спиннингом наперевес ринулся в воду. Не тут-то было. Удилище тяжелое, да еще катушка, это вам не нахлыстовым махать – без рук останешься. Леска легкая, невесомая, закручивается на тюльпане, далеко не забросишь. А надо-то всего хотя бы еще метр-полтора – достать до всплесков на воде. Резиновые чулки не пускают – чуть только выше колена, глубже не зайдешь. Хоть плачь: и видит око, да зуб неймет. Но, как видно, не зря говорят, что рыбалка пуще неволи. Выскочил на берег, стянул башмаки, штаны, закатал кофту повыше. Вода ледяная, булыжины под ногами скользкие, сердце куда-то под гланды подскочило, дыхалку от холода свело. Но вот он метр, полтора! Ложится на воду заброшенный плетеный шнур, едва коснувшись поверхности, притапливает мушку подлесок… Удар, подсечка, ожило удилище! Вприпрыжку на берег тянул я извивающегося на крючке ленка. Полуторакилограммовый, скрасна, пятнистый красавец умудряется свернуться в кольцо, бьется о гальку, норовит соскочить. Тут уж не зевай: в рюкзак – и обратно, не успев толком рассмотреть, оценить, пощупать. Заброс, рывок – еще один!

– Всего четыре, – спустя несколько минут, судорожно лязгая зубами, радовался я, – все одним калибром, больше кило!
Растерся докрасна шерстяной кофтой, кое-как оделся, побегал по-над плесом, чтоб согреться. Костер разжег, обсушился, согрелся. Столько, видимо, счастья, азарта наполнило мою душу, столько адреналина выбросило в кровь, что организм не подвел. И остается только удивляться, что я впоследствии даже не чихнул, не простудился. День шел на убыль, легкая подскальная тень все гуще ложилась на воду, отгоняя от берега пыль мошкары, редкие всплески, блики осеннего солнца, что неспешно клонилось в далекие синие сопки.
– Ну как отрыбалил? – окликнул меня дед, внезапно нависнув над высоким обрывом, – тайменя поймал? И когда я, поднявшись к нему наверх, показал свой улов, одобрительно кивнул:
– Хороша рыбеха, паря, браво порыбачил!

А я даже и не заметил, когда они приехали. Недалеко от нашей «Нивы» стоял еще один автомобиль. Дымил костерок, у которого хлопотал Сидорыч и сидели еще трое каких-то мужиков, судя по экипировке и ружьям, охотники. Пекли над огнем куропаток. Разливали по кружкам самогон, травили какие-то байки. Все трое из одной компании, подвыпившие, разговорчивые. Сидорыч предложил и мою рыбу на рожнях испечь, угостить охотников. Добрая стопка оказалась как нельзя кстати, да и проголодался я изрядно. Захмелел быстро и в разговор не вливался. Не пригубивший ни грамма Сидорыч все выяснял зачем-то у самого пьяного и чересчур хвастливого, как он рыбу ловит да почем торгует. И тот никак в толк не брал, что ему толкуют о килограммах, а он все о тоннах, об омуле, осетре и еще бог знает о чем.

Гаврилыч что-то тоже все время сторонился разговора и наконец сказал, что пора бы ехать, а то еще побаниться надо. Света в деревне нет, при свечке вечерять придется. А уж распрощавшись и севши в машину, вдруг плюнул в сердцах и посетовал:
– Послал бог охотничков! Щас нажрутся, опять скотину постреляют. И че им неймется, лишь бы куда палить…
На мой вопрос, поедем ли завтра опять на рыбалку, подобрев лицом, улыбнулся:
– Ну, вот завтрясь поутру и видно будет.

А вокруг уже и правда сгустились сумерки. По натоптанной проселочной дороге, вдоль поскотины в деревню грузно брели коровы, отмахиваясь от мошек и тихо звякая боталами. Пахло молоком, свежим дыханием реки и хвойным лесом.