На озере Дивном

10.11.2014

(печатается по изданию «Черная река», Москва, «Мысль» 1979)

Гроза, выкованная по всем прави­лам кузнечного ремесла, неотвратимо подкатывалась. Ливневые облака гро­моздились в виде наковальни, кото­рая неслась на нас, гоня перед собой бурлящий облачный вал. Над пачками черных крыш высилась колоннада с обманчиво белыми капителями. Вы­пущенная на тихоокеанские просторы, буря мчалась на восток, подхлестыва­емая ветром. Сквозь налетавшие тучи послышался рокот далекого грома, и от склонов гор отразились раскаты взры­вов. Все замерло в ожидании.

– Нас будут лечить электрошоком, – предсказал Слим.

– Может, остановимся? – пред­ложил я.

Добраться к Чайни-Фолз до тем­ноты мы не успевали, но могли бы успеть натянуть палатку, пока не на­чался ливень.

– Ручей Дивного озера здесь,– ска­зал Чарли.– Лошадям жратвы от пуза.

Небольшой, но до краев полный ручеек пересекал дорогу, тек вдоль поросшей тополями равнины, спускал­ся по ерику на другую равнину и там впадал в окаймленное лугами озеро. В невысокой осиново-березовой рощице мы нашли хорошее место.

Молнии раскалывали небо над головой. Дождь лил как из ведра. Град барабанил по брезенту с оглушитель­ным грохотом. Из черного фундамента бури высунулась зазубренная вилка и, потыкав в купу деревьев неподалеку, наполнила воздух озоном.

– Время засечь успел? – спросил я у Слима.

– Мы в самом безопасном месте.

– Может, попытать счастья на Дивном, когда немного утихнет? Мин­ни тут сетью десятифунтовок брала.

– А чего ждать? Плащи у нас есть.

– Плохое место при молнии, – предостерег Чарли. – Большая гроза!

– Ладно, обождем немного, – уступил Слим.

Чтобы не терять времени, мы решили пока что ознакомиться с об­ликом этой малоизвестной местности по топографической карте и аэрофото­снимкам. На обширном пространстве оледенение выдолбило углубления для сотен больших и малых озер, рас­киданных по плоскогорьям Нечако и Фрейзера. Цепь озерков шла вдоль южного склона Тополиной горы.

– В них во всех должна быть фо­рель, – сказал Слим.

– Мы пошли на озеро. Чарли, пой­дешь?

– Нет. Пока в палатке побуду. Мин­ни говорит – плот на той стороне, у луга.

Гроза поутихла, и мы отправились в путь. Километрах в трех под склона­ми, поросшими тополями, березами и редкими соснами, лежало озеро. Тишину нарушала только выпрыгиваю­щая из воды форель. Мы приготовили поплавочные удочки с тяжелыми по­водками.

Плот Минни оказался типичным индейским плотом, продолговатым, узким, легким в управлении. Я подвел его к месту, откуда уже можно было до­браться до выныривающих рыб, – над отмелью, где форель пряталась в камы­шах. Не успел Слим закинуть леску, как из прозрачной воды выскочила огром­ная радужная форель, схватила муху с первого удара, сделала четыре быстрых прыжка и ушла под водой на простор.

– Она утащила мою приманку! – пожаловался Слим.

Увидев, как забурлила вода от поднимающейся форели, я хлестнул удочкой, и муха повисла над водой в самое время. Рыба подскочила, про­шлась на хвосте по воде, отряхнулась, снова подпрыгнула и бросилась в глу­бину позади плота. Я чуть не остался без пальца. Форель замедлила ход, только утащив половину запаса лески.

     Слим греб следом за рыбой, а я потихоньку подводил ее к краю плота, где Слим поймал ее сеткой.

– Фунтов девять-десять, – объ­явил он, перед тем как снять рыбу с крючка. – Здоровая и жирная.

     Мы вернулись на отмель, но вете­рок повернул на сто восемьдесят граду­сов, и прыгунов больше не было. Слим закидывал удочку снова и снова. Я нала­дил катушку на другой удочке и протя­нул ему. Он забросил больше двадцати метров лески, дал ей погрузиться и стал медленно сматывать. Я удерживал плот неподвижным у края обрыва.

     Приманка была уже почти у пло­та, когда вдруг ее схватила рыба. Сняв форель с крючка, мы прикинули, что в ней должно быть фунтов одиннадцать- двенадцать. Как и первая, это была крепкая и сильная рыба.

     Ветер, который за всю грозу был не больше пяти узлов, опять повернул на сто восемьдесят градусов, и рыба снова начала искать корм на поверхно­сти. Но черные полосы дождя молоти­ли воду, молния била в вершину горы и целилась вилкой в гнездо скопы. На озере было небезопасно. Мы пристали к берегу и разожгли костер.

     Сэк появился из-за сосен и присо­единился к нам, отряхнувшись и окутав нас скунсовой атмосферой. На прошлой неделе, обследуя пенек, он напоролся на скунса, который тут же надушил его. Я окунул пса в томатный сок, вы­купал его с мылом, а потом опрыскал дезодорантом, но в мокром виде он по-прежнему распространял запах скунса, висевший над ним, как облако. «Фу, как от тебя несет», – сказал я Сэку. Тот серьезно оглядел себя и поднял на меня взгляд, говоривший: «Что поде­лаешь, я и сам себя едва выношу».

     Гроза длилась полчаса. Потом мы удили ниже по озеру то с донной, то с по­плавочной удочкой и всякий раз успешно.

     Мне больше всего нравится уди­лище из расщепленного бамбука, но хорошее стеклопластиковое я предпо­чту плохому бамбуковому, хотя, ясное дело, пластмасса с бамбуком не идет ни в какое сравнение.

     Я ловлю нахлыстом и стально­голового лосося, и форель. Помимо снаряжения рыболову нужно знать насекомых. Хороший рыболов умеет приспосабливаться к обстоятельствам. Он вычисляет, почему рыбу не трогают его ухищрения, и меняет тактику. Он знает, что в ручьях и озерах форель питается живущими в воде личин­ками крылатых насекомых, а также насекомыми, которые проводят под водой всю жизнь. Временами каких-то личинок становится особенно много, и тогда рыбе под водой раздолье. Еще он знает, что радужная форель, бывает, роет носом землю, выкапывая со дна озера всевозможный корм, особенно на мелководье с мергельным дном или таким дном, какое любят гагары. Личинки стрекоз, поденок, веснянок, ручейников, мелкие улитки и пиявки, а также креветки, зарывшиеся в донный хлам после любовных похождений, – все идет на корм рыбе.

     Я стараюсь как можно больше уз­нать об озере, на котором ужу, и о его окрестностях, о том, что происходит в воде, что за твари ползут на берег, кто летает над водой, что в желудке у рыбы. Рыболов, не интересующийся этими мелочами, проторчит попусту у воды в самые благоприятные дни. Кое-что можно узнать ночью, просветив мощ­ным фонарем трех-шестиметровую водную толщу до дна. Нужно только пошебуршить дно шестом – и личинки и пиявки сразу же заползают. И тогда можно будет придумать, с какого бока подбираться к рыбе.

     Летом на иных озерах есть дни, когда рыба словно пропала. Может, у нее «разгрузочный день» и она сидит на одном планктоне? На самом деле рыба, конечно, есть, по крайней мере в наших озерах. Не обращайте внима­ния на пессимистов, говорящих, что рыба ушла, что жарко, что рыбы нет. Подойдите к делу творчески, приспо­сабливайтесь к жизни как она есть. На­пример, подвяжите побольше грузил, чтобы дойти до термоклина, особенно в середине лета, когда озеро гладкое как стекло.

     Ловля на нимфу покажется нович­кам непонятным новшеством, но ве­теран оценит это изобретение. Педант, который принципиально ловит только на сухую муху и должен, хоть убей, увидеть, как бурлит вода и форель под­нимается на поверхность, не поймет, в чем прелесть такой ловли, когда на­живку погружают чуть ли не до самого дна и потихоньку ведут. Пожалуй, для души в этом меньше отрады, чем при ловле на сухую муху. Во всяком случае, эта ловля закаляет терпение и раз­вивает у рыболова тонкость осязания – ведь форель иногда выплевывает приманку в мгновение ока.

     Возможность забрасывать смело и далеко – большое преимущество. Точная и деликатная подача мушки, как в ловле на сухую муху, здесь не так важна. Пробным забросом обыч­но можно выяснить, на какой глубине пасется рыба. Иногда это каких-нибудь несколько футов. В кристально чистом озере видно, как погружается приман­ка, как рыба ходит на глубине, и можно прикинуть, за сколько времени леска проникнет до того или иного уровня.

     Для ужения у дна очень хороши мушки на больших тяжелых крючках, можно даже брать крючки с утяжелен­ным стеблем. Хороши черные, желтые, оранжевые и зеленые мухи «Кери» как целые и в полном оперении, так и малость общипанные. Их легко привя­зать, и рыба почти всегда на них клюет.

     «Креветка», «Доктор Спрэгли», «Пиявка» черные или темно-корич­невые, а также водные насекомые вроде жуков тоже хороши. Но дело не в названиях. Лучше говорить о типах приманок. Сам я едва ли сумею опре­делить два десятка мух без ошибки.

     В рыбной ловле, как и в охоте, самое приятное выслеживать и под­крадываться. Просто прийти на водоем или стать на якорь над отмелью и на­чать удить – мне не интересно. Я лю­блю выбрать себе жертву и постараться выловить именно ее, особенно когда ловлю в небольшом озере, где живет несколько увертливых крупных рыбин. Таких рыб я запоминаю надолго.

     Иногда я ловлю на одном озере, куда входишь через изогнутую за­водь, настолько заросшую лилиями, что, кажется, байдарке туда не про­браться. По сути это пруд метров че­тыреста в ширину. Береговой откос круто уходит в глубину метров на двенадцать. Ручеек, текущий из по­росшего тополями и елями болота, никогда не пересыхает, и в нем доста­точно места и гравия для небольшого нерестилища. В этом озере водятся рыбы фунтов на десять-пятнадцать. Мы с доктором Бэйкером открыли его независимо друг от друга много лет назад, и из года в год каждый ходил туда за форелью, не подозревая, что ловит там не один.

     Люблю сначала посидеть в лодке у края воды, разглядеть внимательно все вокруг и только потом забросить леску. Сознательное мышление отключается, и в душу входит мирная жизнь озера...

     Помню, я как-то весной сидел так, погруженный в созерцание. На берегу появилась лосиха с крошечным ново­рожденным теленком. На озере были гоголи, ушастые поганки и малые го­голи – всех по паре. В камышах бра­нились трупиалы, в лесу барабанили воротничковые рябчики, причитал козодой, выпь скрипела как водокач­ка. А в камышах форель поедала стре­коз. Я наблюдал за прыжками этой рыбы почти до вечера. Через полчаса стемнеет. Форель возобновила свои взлеты. Я осмотрел ярко-голубую по­лосатую муху «Белый медведь» на крючке номер два с длинным цевьем. Муха потрепанная, слишком крупная, экзотическая. Хороша для показа, для беседы рыболовов, но не в воде. Вещь завораживающая, подошла бы, пожа­луй, для прожорливой мальмы, дрем­лющей на дне пруда и хватающей все, что попадется на глаза.

     Я привел в порядок муху, подо­стрил крючок. Выскользнув из своей засады, я начал ждать. Рыба поднялась около лилий. Подаю ей приманку, фо­рель хватает и начинает буравить воду, но крючок засел крепко. Рыба едва не прикончила меня и мою лодку на за­тонувшей коряге, а потом проволокла сквозь заросли лилий в заводь. В конце концов я вытащил ее сачком, прикинул на руке, сколько весит, а затем выпу­стил на волю...

– Поздно уже, и я с голоду поды­хаю, – напоминаю я Слиму в третий раз.

– Ладно. Шабаш. А то я здесь готов хоть неделю торчать.

     Широкий плотный лось ростом этак метр тридцать рысцой пересекает луг, грузная складка кожи на шее рас­качивается из стороны в сторону. На рогах все еще как будто приклеены по­лоски бархата.

– Есть новости, Чарли?

– Лошади малость разбрелись. На эту ночь поближе поставлю.

     Слоисто-дождевые облака по­сле грозы рассеивались, начинали поблескивать звезды. Костер, разве­денный Чарли, дышал уютом. Аромат рома, разбавленного водой Дивного ручья, мягко вписывался в благоуха­ние ночи. Мы жарили мясо на ивовых угольях, тушили собранные по доро­ге грибы. Сэк съел четырехфунтовую форель и сгрыз в порошок кости от жаркого. А потом настал и черед га­гачьего спальника. Дождик постуки­вал по брезенту. Шуршали камыши. Радужная форель плескалась в бе­рилловых водах.

Вильям Хиллен

Мы в Google+ Рыбак-Рыбака

Номер выпуска	44/2014
Статью прочитало	16068

  Рейтинг: 0