Помогите, тону!

14.03.2014

(Печатается по изданию: Стрелков П.П. «Цена трофея: рассказы». СПб. Издательство «Журнал Нева», 2003).

Широкая излучина Волхова белела нетронутым снегом. Пре­дыдущие дни стояла оттепель, но с вечера подморозило и на­сыпало свежего снежка. Сапо­ги легко продавливали тонкий слой наста, и за мной тянулись темные, налитые водой следы.

Перейти на другую сторону реки нужно было непременно, но состояние льда мне не нрави­лось. Вернуться и пойти в обход? Я стал уговаривать себя, что лед на Волхове всегда в это время крепок, вчера на моих глазах ре­ку переезжал по зимнику кон­ный обоз. Успокоенный этим, я решительно зашагал вперед.

Лед не выдержал вблизи се­редины реки. Внезапно я очу­тился по грудь в воде: руки са­ми выбросились вперед и дали опору телу. Особого беспокой­ства я не испытал. Первым чув­ством была досада, что пропало утро, теперь не миновать идти назад сушиться. Чтобы выбрать­ся, я подтянулся на руках и по­пытался закинуть на лед но­гу, но край льда обломился, и я снова очутился в воде. После не­скольких неудач я стал хитрить – шире расставлял руки и усили­вал нагрузку на них очень плав­но, без рывков. Снова и снова я повторял свои попытки, но как осторожно ни пытался действо­вать, пропитанный водой лед не выдерживал. С шелестом он рас­сыпался на прозрачные длинные призмы, края которых в кровь резали пальцы.

Для опоры можно было по­ложить на лед ружье, но оно ви­село за спиной, зацепилось за рюкзак, и снимать его одной ру­кой было неловко. После дол­гих усилий мне удалось пере­двинуть ружейный ремень спер­ва на правое плечо, а затем и на локоть. Когда я стал перехваты­вать свою одностволку левой ру­кой, она выскользнула из окоче­невших пальцев и беззвучно уш­ла в воду.

В другое время потеря ору­жия потрясла бы меня, но в тот момент было уже не до него. Приключение перестало казать­ся таким невинным, как внача­ле. Вскоре я сообразил, что на­прасно пытаюсь вылезти на лед в направлении противополож­ного берега. Позади было надеж­ное место, по которому я только что прошел. Обернувшись, я об­наружил, что сделанная мною полынья достигает уже несколь­ких метров.

Полупустой рюкзак за спи­ной помогал держаться на воде, поэтому назад по полынье я фак­тически плыл, лишь придержи­ваясь рукой за ее кромку. Увы, и здесь меня ждала неудача. Це­лостность льда была нарушена, и он перестал выдерживать тя­жесть человека.

Размеры полыньи быстро увеличивалась. Во все сторо­ны, куда бы я не пытался выле­зать, края льда обламывались и с плеском исчезали в черной во­де. Стремительное течение ре­ки тянуло под лед, вытягивало мои ноги вдоль его нижней по­верхности. Чтобы оставаться в вертикальном положении, при­ходилось все время подрабаты­вать ногами. Течение было так сильно, что стянуло с одной но­ги резиновый сапог, туго наде­тый на шерстяной носок и пор­тянку. Поначалу я как-то не ощу­тил холода, но скоро он дал о себе знать. Первыми переста­ли гнуться пальцы, и онемели кисти рук. Потом ледяным об­ручем сдавило грудь, от холода стало перехватывать дыхание, воздух проталкивался в легкие с судорожным всхлипом, тело сотрясала неукротимая дрожь. Вместе с теплом уходили силы и вера в спасение.

В особых случаях время очень емко, но, думаю, я барах­тался в полынье не меньше по­лучаса. Постепенно мною овла­дело тоскливое чувство полной безнадежности. Страха не было. Того пронзительного страха, от которого затемняется сознание и человек перестает владеть со­бой. Голова работала четко и яс­но. Пришла трезвая мысль, что все кончено, из полыньи мне не выбраться, можно убирать ру­ки и не сопротивляться даль­ше течению. Но слишком мрач­ной смотрелась тяжелая черная вода, чтобы отдаться ей добро­вольно. Я представил себе, как окажусь в сумраке подо льдом, как буду биться об него голо­вой и скрестись пальцами в на­прасной жажде глотнуть возду­ха, пока не помутится сознание и в легкие не хлынет ледяная во­да. Нет! По сравнению с этим се­рое небо над головой казалось таким родным и желанным, что самому отказаться от него я был еще не готов.

Оставалось последнее – звать на помощь. Это казалось совершенно бессмысленным, берега Волхова зимой безлюд­ны. На левом берегу, от которо­го я шел, не было ни дороги, ни жилья, на правом темнели по­стройки заколоченного до лета пионерского лагеря. Но утопаю­щий, как известно, хватается за соломину. Крикнуть первый раз было мучительно трудно и стыд­но, из глотки вырвались лишь слабые сдавленные звуки. По­том дело пошло, и без надежды быть услышанным я оглашал пу­стынную реку отчаянным при­зывом: «Помогите, тону!»

Самое удивительное, что вскоре я заметил две человече­ские фигуры с длинным шестом, сбегавшие с берега на лед. Бли­зость помощи сразу придала сил, немного отступил, как буд­то, даже холод. Я стал медлен­но передвигаться вдоль кромки полыньи навстречу спасателям. Теперь главное, чтобы и они не провалились, я крикнул мужи­кам, чтобы не подходили близ­ко. Они услышали и приближа­лись очень осторожно, толкая в мою сторону шест. Я начал про­ламываться к нему, налегая на лед тяжестью тела, и вдруг мне удалось вылезти из воды! При очередной попытке лед не об­ломился, и я, боясь даже вздох­нуть, распластался на его по­верхности, а потом медленно пополз навстречу близкому кон­цу шеста. «Держись за жердь, подтянем», – кричали мне спа­сатели. Окоченевшие руки меня не слушались. Пришлось заполз­ти на шест грудью и животом. И вот уже я встал на прочный лед.

     С меня потоком лилась во­да, одна нога была босая, другая в сапоге. Зубы выбивали дробь, но я все пытался объяснить му­жикам, что сумел вылезти на лед самостоятельно, без их помощи. Вникать в это они не стали и за­торопились к берегу. Минут че­рез десять тропинка привела нас к невидимому с реки дому.

     Спасенный утопленник – явление редкое и любопытное, смотреть на меня сбежались не­весть откуда взявшиеся женщи­ны и ребятишки. В молодости я был очень стеснительным, но тут зрители совсем не затрудня­ли меня. Стащив с их помощью мокрую, уже прихваченную мо­розцем одежду, я в чем мать ро­дила прижался к русской печке, впитывая ее жар окоченевшим телом. Меня теребили, расспра­шивали, но ответить я уже не мог. От холода произошел спазм мышц гортани, из горла, как у немого, с трудом вырывалось лишь нечленораздельное мы­чание. Принесли водку, подряд споили мне две четвертинки, за­кутали в тулуп и поместили на печь, где я сразу уснул.

Проснулся я совершенно со­гревшимся и с вернувшейся ре­чью. Мне объяснили, что очень сильное течение размывает на излучине Волхова лед, и в отте­пели он становится опасным. Особенно после снегопада, ког­да свежий снег закрывает тем­ные полосы промоин. Там уже неоднократно тонули зимой лю­ди, лошади, и даже трактор. Слу­чайно услышав мои крики, му­жики сразу поняли, в чем дело.

     Странным образом, ни вос­паления легких, ни простуды со мной не случилось. Мучили только ознобленные руки: рас­пухшие и изрезанные льдом, с запекшейся под ногтями кро­вью, они с неделю болели и пло­хо меня слушались. В остальном все кончилось благополучно. Надо бы радоваться счастливо­му спасению, но меня мучило недовольство собой. Было стыд­но, что пришлось звать на по­мощь.

     Почему кричать «Помоги­те!» так трудно и унизитель­но даже в минуту смертельной опасности? Казалось бы, по­павшему в беду человеку есте­ственно рассчитывать на по­мощь окружающих. Но тут есть свои тонкости. Помощь слу­чившегося рядом товарища мы принимаем как должное – ве­роятно потому, что она предпо­лагает взаимность. Иное дело кричать в надежде, что тебя ус­лышат неведомые люди. К это­му нас побуждают лишь край­ние обстоятельства, состояние полного отчаяния. Как ни уди­вительно, но даже в такие мо­менты человек способен ду­мать, как он выглядит со сторо­ны. Однако главное, конечно, не во внешней, а во внутрен­ней оценке. Криком о помощи мы признаем свое поражение, неспособность справиться с об­стоятельствами, и тем роняем себя в собственных глазах.

     Именно так я и оценивал свое поведение в полынье. По­требность оправдаться возник­ла у меня сразу, как только я вы­лез из воды на лед. Важно было понять: мог ли я спастись само­стоятельно, без стыдных криков на всю реку?

     – Нет, – отвечал я, – не мог. Я выбился из сил, окоченел, и сумел выбраться из полыньи только потому, что приближе­ние людей оживило надежду и придало мне второе дыхание. – Лукавишь, – возражал я самому себе. – Ты выполз на лед впол­не самостоятельно, хотя и по­сле появления спасателей. Зна­чит, сил на это хватало, а надеж­ный лед был рядом. – А кто мог знать, что он близко? Лучше бы­ло тонуть? – А если бы на крики не отозвались? Ведь услышали их случайно! На последний во­прос ответа не было, но общий вывод был сделан не в мою поль­зу. Спастись можно было и без посторонней помощи, у меня просто не хватило духа бороть­ся в одиночку до конца. Если бы я проявил больше выдержки, ес­ли бы не метался в разные сто­роны, а упорно двигался в одном направлении до встречи с креп­ким льдом, то смог бы опередить действие холода, сковавшего си­лы и волю.

     Обвинение в малодушии больно ранило мое молодое тог­да самолюбие. О приключении я никому не рассказывал, но само­едские мысли долго преследова­ли меня. Думаю, что они оказа­лись не совсем бесполезными. Я жаждал самоутверждения и меч­тал о новых испытаниях. Они не заставили себя ждать, но со­всем в другой области. Каждый знает трудные житейские про­блемы, с которыми необходимо справляться самому, но так хо­чется объявить неразрешимы­ми без постороннего участия. И если порой мне удавалось выхо­дить из них с честью, то крупица успеха, возможно, была обязана зароку не надеяться на помощь, а самому пробиваться до надеж­ного льда.

     Купание в Волхове име­ло одно неприятное послед­ствие: у меня появилась боязнь льда. Когда я барахтался в ледя­ной воде, то, казалось, не испы­тывал страха. Он пришел позд­нее. С надежной высоты город­ских мостов я с особым чувством смотрел на полыньи в невском льду. Было что-то заворажива­ющее в их черной глубине, в по­дернутой свилями течений мас­ляной глади. Я всматривался в их разъеденные водой закрай­ки, и на миг возвращалось чув­ство страшного холода и смерт­ной тоски, будто запечатленные в памяти тела.

     Охота – великий целитель. Без переходов через замерз­шие воды на зимней охоте не обойтись, а отказаться от нее я был не в силах. Пришлось пе­реламывать страх. Вначале я ступал на лед робко, с огляд­кой, потом привык, а кончил тем, что опять стал рисковать. Ночная охота с лайкой привела меня на неокрепший осенний лед псковских озер, по нему я прошел с собакой десятки ки­лометров. Особенно тревожно бывало, когда дожди смыва­ли снег, покрывали лед водой и полыньи становились неви­димыми на его блестящей тем­ной поверхности. В глухих ме­стах, да еще ночью, ждать сто­ронней помощи уж точно не приходилось, но судьба сберег­ла меня от второго крещения в ледяной купели. Верность дан­ному в молодости зароку про­верить не удалось.

     Сейчас боязнь уронить себя в чужих глазах прошла, и я без утайки рассказал о давнем приключении. Думаю, что оно не лишено общего интереса, ибо ступать на неверный лед, полагаясь на знаменитое «авось», в крови у русского человека. Как, впрочем, и склонность к самоед­ству при недовольстве собой.

Мы в Google+ Рыбак-Рыбака

Автор	Петр Стрелков
Номер выпуска	10/2014
Статью прочитало	7870

  Рейтинг: 3.48