Правило или исключение?

Обычно соловьи начинают в Москве петь 8–9 мая, невзирая на случающиеся заморозки. Но в этом году трелей не было слышно до 17 числа, да и пели птицы несколько натужно. Что-то сбилось в биоритмах птах, что-то помешало им в положенный срок запеть «в зарослях черемухи душистой». Это удивляло, было необъяснимо и готовило к новым неожиданностям, которые не заставили себя долго ждать. Первый карасевый нерест порадовал своим бурным характером, кипением рыбьих страстей (хороший намечается приплод), но принес очередную загадку: полное отсутствие клева в нерестовый период.

Следующий нерест в конце мая еще больше озадачил рыболовов: клев прекратился за несколько дней до икромета и не желал возобновляться и после. Опытные кожуховские рыболовы на замечание «знатоков», что в нерест карась не берет, а потом долго «болеет», только ухмылялись и не вступали в дискуссию. Они-то помнили, сколько и каких «лаптей» ловили здесь в былые годы, когда в ближайших водорослях стояли шум, плеск и плавала пена. Что-то сбилось в естественных биоритмах и у карася. Мы, видимо, никогда не узнаем этого «что-то», но последствия сбоя в виде бесклевья и неутешительных сведений приходили с разных водоемов Москвы. Заветные места, к которым бежали спозаранок рыболовы, опустели: приходи в любое время и выбирай любое место, потому что результат заранее известен. Кое-кто посчитал недобрым предзнаменованием тот факт, что в Кожуховском затоне карась отнерестился раньше плотвы, леща и густеры, чего не должно быть никогда. Действительно, у Л.П. Сабанеева сказано: «…обыкновенно он мечет икру почти после всех рыб (кроме линя и карпа)». В этом месте автор вынужден сделать отступление и заявить, что высоко чтит труды Л.П. Сабанеева и не считает процитированное ошибкой. Рыболовный классик писал совсем о другом, о среднерусском карасе, который сохранился кое-где в глубинке, а с нынешним не был и не мог быть знаком. Карась, о котором я веду речь в этой статье, родом с Дальнего Востока, точнее, с реки Амур.

В середине прошлого века амурский карась был завезен и успешно акклиматизирован во многих регионах бывшего СССР. О поведенческих особенностях этого нового карася я с моим соавтором уже писал в книге «Неизвестный карась» («РР» № 1–2/2008). Здесь же хочу заметить, что авторы, пишущие о карасях, совершают от незнания этого факта ошибку, отождествляя сегодняшнего карася с сабанеевским. Так, например, читателей уверяют, что ныне карась нерестится при 16–18 градусах, но в реальности температура может быть даже вдвое ниже! Вот к чему приводит бездумное переписывание классиков. А тут случилось пожить недельку на даче под Клином и появилась возможность сравнить состояние клева там и в Москве. Сто километров севернее – а какая разница в темпе роста растений! В городе малина зацвела уже две недели назад, а тут еще и не начинала. Велосипедная разведка сына показала, что на больших прудах нет ни одного рыболова – верный признак бесклевья. Значит, надо выбрать самый мелководный пруд, в котором вода уже достаточно прогрелась. Выбор пал на знакомый пожарный пруд 30 на 30 метров и с глубиной в центре около 130 см.

Капризы здешнего карася мне были хорошо известны, поэтому оснащаюсь поплавком 0,5 г и мелким крючком. Первые два дня прошли впустую – ни единой поклевки. Но вот противный северовосточный ветер затих и выдалось чудесное утро с ласковым солнцем. Карась словно ждал такой погоды и за долготерпение наградил множеством коварных поклевок, снимая одним рывком хлебный прижим. Из трех-четырех поклевок реализовывалась лишь одна, но это было блаженством после московских сеансов «гипнотизирования» поплавка. На следующий день активность клева заметно упала, потом продолжала снижаться день ото дня. Причиной явился нерест, свидетелем которого 8 июня я стал на этом пруду впервые. Нерест не впечатлил ни продолжительностью (закончился в 8:30 утра), ни количеством особей (виноваты габариты пруда), ни энергетикой, но дал богатую пищу для размышлений.

Главное – карась здесь ловился во время своих игр, следовательно кожуховская «голодовка» есть результат стечения определенных обстоятельств, исключение, а не правило. И еще. Карась ловился перед, во время и после брачных игр, не отдавая предпочтения какой-либо определенной насадке. Пришлось использовать два удилища, заряжать одно червем, другое прижимом из батона, но шансы на поимку у них были равны. Казалось бы, столь принципиально разные насадки (животная и растительная), а вот поди ж ты, даже характер поклевки был один и тот же. Но болтушку и опарыша рыба принципиально почему-то игнорировала. Возможно, причина странностей кроется в резко континентальном характере погоды этой недели, когда ночью становилось зябко, а днем то солнце прогревало до пота, то обдавал холодом порыв ветра. И без того неустойчивую погоду «добили» два дня с дождями и грозой, остудившие воздух, землю и воду, и активность клева снизилась до минимума. Но как объяснить факт поимки за целую неделю одного-единственного ротанчика? Или отсутствие в уловах неполовозрелых карасиков-пятачков, не озабоченных нерестовыми проблемами и всегда способных к активному поиску пищи? Поведение амурского карася изучено слишком слабо, поэтому ответить на подобные вопросы вряд ли возможно.

Вернувшись в столицу, расспрашиваю кожуховских рыболовов о переменах за прошедшую неделю. Карась еще раз долго и бурно метал икру, у густеры прошел второй нерест. Но клева как не было, так и нет: изредка попадается лишь единичная плотва, хотя и достойных размеров, а вся остальная рыба вплоть до мелочи словно сгинула. Поэтому мой добрый знакомый Виктор Михайлович провел выходные на мелководном пруду в Михнево (40 км к югу от Москвы). Там биоритмы карася ничем не нарушались, нерест прошел в мае нормально. Потому клев был хорошим, без выкрутасов, карась уверенно брал на хлебный прижим. Но на второй день, 13 июня, что-то изменилось, поклевки стали вялыми, едва заметными, и мой товарищ поймал лишь 13 штук против 21 накануне. Кстати, не было поймано, как и у меня, ни одного «пятака».