Цитата

Ж.БО пишет: Злопыхатели и противники могут говорить и думать всё, что угодно. Но Классики Русской литературы дали однозначный ответ всем врагам - мучачасы были, есть, и будут, пока живы в нашем народе традиции простого, неформального, общения между людьми, на обычном разговорном русском языке,пусть не всегда каллиграфически правильном, но всегда весёлом, иронически - пародийном, и, самое главное -близком и понятным для жителей нашего сообщества. Сюда можно сносить всё, что найдётся по данной теме.

Всё понятно, можно даже согласиться, но на хрена этот глум на рыболовном форуме - одному Цессарскому наверно понятно, поэтому на форуме остались почти одни "комрачикосы", ну ещё те кому по долгу службы надо. Никогда не слышал такого разговорного русского языка. Конечно если умышлено перековеркать всё что хочется, может и получиться такой язык, но это только на форуме сайта пока уважаемой газеты "Рыбак Рыбака". НО если такой язык "не дай Бог" прорвётся на её страницы, то "туши свечи".

Всё правильно не будем рисковать! А если вдруг "минусов" не будет и до 15 марта, провести "Мотыль минус" с летним боковым кивком ... а что, главное спорт и встречи любителей этого вида

АЛЬБАТРОС.

Солнце чуть пригревало. Над водой ещё пытались удержаться лоскуты утреннего тумана. Они лениво и неохотно отодвигались от поверхности воды. Что-то толкало их вверх. Они таяли. Ветра ещё не было. Он где-то сегодня задержался. Суетливо пролетела оса в жёлтой тельняшке. Лист лопуха заняла бабочка и думая о чём-то своём, аккуратно, чуть подрагивая, сводила и разводила свои крылышки. Подумалось «Где она берёт такие цвета для своих крыльев». Они не коричневые и не красные. Ещё узор на них такой занятный. Два пятнышка совсем кажутся из другой серии, почти фиолетовые. У селезня утки кряквы шейка такого цвета. Пятнышки окаймлены ярко-оранжевой полоской. Зачем ей это? Сидит, думает. О чём думает бабочка? Ну, думай, думай!
Он тоже думал, глядя на воду. Весна ещё не кончилась, а лицо уже загорело. Загар был ещё от мартовского солнышка и яркого блеска снега. Загорело, так что остались белые лучики, расходящиеся от уголков глаз. Сейчас их не было видно, он щурился от яркого солнца, светившего в глаза. Веки подрагивали, были предательски влажными. О чём задумался матрос? Что вспомнил? Если бы сейчас можно было, поглубже, заглянуть в те глаза, то увиделась бы только ему знакомая картина более чем сорока летней давности. Там тоже была вода, но её было очень много. Берега этого «дуремаровского» пруда с карасями, лягушками, головастиками, с камышами и вётлами раздвинулись, ушли за горизонт. Звуки ушли, пропали. Не щёлкает соловей. Не скрипит рядом старая ветла, с трещиной почти у самого корня. Она наклонилась и, падая, опёрлась на подружку соседку, а та любезно подставила ей плечо. Так и стоят вдвоем и о чём-то скрипят, беседуя. Вон та, что росла немного подальше, в последнюю грозу не выдержала, упала, да упала прямо в воду. Теперь они остались вдвоём. Может ещё поживут, пообщаются, если с того берега не заглянет господин Бобёр. На том берегу не осталось почти ни одного дерева после работы этого мастера.
А в глазах у человека, там глубокого, где некоторые иногда видят душу, была вода, был Океан. Корабль был ещё в дрейфе. Тишина. Утро. Волны. Нет, не те волны, с белыми барашками и бурунами. Эти другие, такие долгие, мягкие, добрые, как женские ладони. Они ласкают, легонько поднимают и опускают корабль, «коробочку», как ласково называют моряки свой дом. На юте ещё никого нет. Он пришёл на своё любимое место до подъёма. Сегодня после нескольких суток дрейфа должны двинуться обратно в «точку». Дрейфовали на север в сторону экватора. Это значит к пеклу, жаре, штилю и прочим прелестям, когда солнце днём четко над головой, и ходить надо по собственной тени. Матросы как японцы по верхней металлической палубе ходят в деревянных колодках. Уставные «дыртапочки» из комплекта тропической формы не выдерживают. Чтобы их сохранить для построений матросы обходятся деревянными колодками. Днём палуба раскаляется на тропическом солнце так, что таракан не может пробежать по ней и полуметра. Пробежит немножко, задумается и почернеет. Значит всё - кремирован. Матросы ставили такие опыты.
Он стоял у вертолётного ангара и смотрел куда-то вперёд. Там впереди, где должен был быть горизонт, ничего нельзя было рассмотреть, да и горизонта не было. Небо как-то сливалось с Океаном, так что сложно было их разделить одной линией в привычном смысле. Небо и Океан были вместе. Они жили одной жизнью. Казалось, они всегда так живут. Это подтверждалось и тогда когда они бушуют во время шторма. В такие моменты они тоже одно целое и мало чем отличаются друг от друга. В это время между ними тоже нет линии горизонта.
Он перевёл взгляд на палубу юта, почему с вертолётной площадки не убрали это? Сеть из толстенного каната осталась лежать на площадке после вчерашних тренировочных полётов. Ладно бы продолжали дрейфовать, но прошли слухи, что сегодня опять пойдем туда, откуда несло «коробочку» течением и ветром. Странно!?
Время подходило к подъёму, хватит любоваться Океаном, надо побегать. Он побежал, вокруг площадки с сеткой, которая страховала от качки вертолёт при посадке. Площадка ещё ограничивалась по периметру деревянным брусом, выкрашенным серебрянкой.
Он бежал, подняв руки, подражая знакомому альбатросу, чуть согнув в локтях, отведя кисти назад. Очень похоже. В местах тропического Океана, где был ветер, он бегал под присмотром альбатроса, который парил за кормой, и казалось, с улыбкой наблюдал, как матрос его передразнивает. Даже подсказывал, как надо это делать. Как парить над водой без взмахов крыльев, используя, восходящий поток от тёплой воды.
Бегать без инструктора, уже не хотелось как-то одиноко. Скоро прозвучит команда по корабельной трансляции «Команде вставать, койки убрать». Уже почувствовалась дрожь в корпусе «коробочки». Ага! Вахта машинистов не спит, да и не только машинисты. Что корабль спит, только кажется, он даже не дремлет, покачиваясь, на ласковых ладонях Океана. Он жил и живёт, все его органы работают исправно и он в любой момент готов метнуться куда прикажут.
За кормой зарождался бурун, начинал проворачиваться машинный вал и гребной винт. Значит, слухи были верные, двинулись в «точку». Матрос уже бежал по шкафуту правого борта. Заглянул в дежурную рубку, «служивые, вы знаете, что у вас сетка с вертолётки не убрана», зная, что кого-то спас от неминуемого «чёпа», с чувством выполненного долга побежал в кубрик. Матросы, которые любили делать зарядку на юте, потянулись туда. В походе по расписанию не было зарядки, и подъём проводился на час позже. Но чтобы не жиреть почти все занимались самостоятельно, каждый по своей системе.
Да немного о «чёпах», вдруг это повествование попадёт на глаза не флотскому люду. «Чёп» это такая пробка, чаще деревянная, которой можно заткнуть любое отверстие, в основном пробоину, можно и толчёк в гальюне во время шторма. Также этим приспособлением можно затыкать любое отверстие, иногда его используют для укрепления дисциплины не только на корабле, а даже на всём флоте.
Шли на юг, возвращались к месту работы, тоже долго. Придя в « точку» машину не останавливали. Противясь течению и ветру, приходилось подрабатывать винтом, чтобы не относило с «точки». Ждали работу.
Очередным утром, матрос бегал вокруг вертолётки. Погода здесь была свежее, чувствовалось движение воздуха, всё-таки корабль был от экватора за десятой параллелью к югу.
Старый знакомый парил за кормой метров в двадцати. Строго следил за «полётом» матроса. Интересно как он так мог. Казалось, птица была, как нарисована, она не двигалась. Корабль поднимался и опускался на волнах океанской зыби. Фон, на котором был нарисован альбатрос, менялся, он был то небом, то океанской волной. Человек, наблюдавший за полетом, был на палубе корабля и вместе с ней опускался и поднимался. Картинка была просто волшебная. Такого он никогда и нигде больше не увидит.
Моряк попал в Океан с глубокого материка, никогда не видел таких птиц. Эту он видел третий раз. Они подружились и почти понимали друг друга.
Этот был красавец своего рода. Упрямые и внимательные глаза, чуть прикрыты, далеко выходящими за границы головы надбровными дугами, казалось, они поддерживают голову в парении над водой, чем помогают крыльям. Крылья в размахе не ограничивались тремя метрами.
А чего стоил клюв, сочно жёлтого цвета, он чем-то напоминал бушприт парусного корабля, летучий голландец, посол хозяина Океана.
Матрос знал, что из прилетавших его коллег, этот не улетал, был всегда с кораблём и когда корабль уходил домой в базу, он сопровождал его до мертвой зоны, рискуя остаться без ветра. В районе экватора есть такая зона, где всегда штиль и альбатросы не летают за неё. Поэтому их почти нет в северной части Тихого океана. От других птиц этот отличался темным пятнышком с левой стороны грудки...
На пруду уже появилась рябь, прилетел где-то задержавшийся сегодня ветер. Солнце уже изрядно припекало. По тропинке приближался деревенский кот, что-то он тоже припозднился. В деревенском доме, где летом жил матрос, уже наверно давно горела лампочка, сигнал, что давно пора завтракать и жена ждёт. Он объяснил коту, что рыбки сегодня не будет, пригласил кота в гости, позавтракать колбасой или ещё
чем Бог пошлёт.

Москва 16.06.2012г. Семёныч.